— Помните, словам должно быть тесно, а мыслям просторно, — напутствовал подопечных редактор Новиков.
Но тут оказалось, что профессиональным литераторам искусство пересказа дается нелегко. Известная специалистка по Лермонтову Алла Марченко даже жаловалась Новикову, что не знает, как пересказать «Песнь про купца Калашникова».
— А ты представь, что сидишь на уроке литературы и пишешь изложение, — советовал редактор.
— Я был уверен, что работа над пересказами займет не больше двух часов за чашкой кофе, — делился со мной писатель Владислав Отрошенко, страстный почитатель Сухово-Кобылина. — В результате бился целую неделю. «Свадьба Кречинского», «Дело» и «Смерть Тарелкина» уместились на девятнадцати страницах. Зато, думаю, сам Сухово-Кобылин остался бы доволен.
Елизавета Новикова (краткая версия «Евгения Онегина») больше всего боялась скатиться в либретто одноименной оперы.
— Я старалась, — рассказывала она мне, — как можно больше использовать цитаты и внимательно следила за тем, чтобы невольно не передать своего видения описываемых событий и не выразить своего отношения к персонажам.
В результате этого нежного отношения к тексту начало «Евгения Онегина» получилось трогательным: «Молодой дворянин Евгений Онегин едет из Петербурга в деревню к своему умирающему богатому дяде, досадуя на предстоящую скуку. 24-летний Евгений получил в детстве домашнее образование. Его воспитывали французские гувернеры. Он свободно изъяснялся на французском, легко танцевал, немного знал латынь. В разговоре умел вовремя промолчать или блеснуть эпиграммой. Этого было достаточно, чтобы свет благосклонно к нему отнесся».
Пушкин Александр Сергеевич, разумеется, не единственный гений, которого переосмыслили грамотные соотечественники. Скажем, писатель Владимир Сотников переписал Толстого Льва, а заодно и Гоголя Николая. Вот образец Толстого:
«Ранним зимним утром от крыльца московской гостиницы "Шевалье", простясь с друзьями после долгого ужина, Дмитрий Андреевич Оленин отъезжает на ямской тройке в кавказский пехотный полк, куда зачислен юнкером».
Чрезвычайно тонкая работа. Четыре страницы «Казаков» Толстого втиснуты в четыре строки.
— Угнетал сам выбор из множества точных деталей, — жаловался мне г-н Сотников. — По ночам я не мог уснуть. Лежал и мысленно спрашивал у
Толстого с Гоголем: что выбросить, а что сохранить? Такое чувство, что подставляешь авторов. Скажем, «Повесть» о ссоре двух Иванов буквально слеплена из фраз самого Гоголя. В ней нет чужих слов. Я понял разницу между нашим и прошлым столетием. Там все было законченно. Там все было так, как было. И еще я понял, что пересказ — это особый вид искусства.
Впрочем, все рассказчики относились к своим текстам именно как к произведениям искусства. Бились за каждое слово. И даже тишайший г-н Гаспаров грозился прервать сотрудничество с «Олимпом» и в крайней степени раздражения писал на гранках: «Особенно же ставлю на вид военно-полицейские обороты типа "на острове Крит", "в городе Аргос" ».
Дело в том, что издательские корректоры надругались над окончаниями в географических названиях, которые в правильном профессорском варианте звучали так: «на острове Крите», «в городе Аргосе». И г-н Гаспаров полагал, что это сильно повредило бы его пересказам.
Повредило бы? Не знаю, судите сами. Вот фрагмент из пересказанной профессором Гаспаровым «Илиады»:
«Справлялась свадьба героя Пелея и морской богини Фетиды — последний брак между богами и смертными (тот самый брак, от которого родился Ахилл). На пиру богиня раздора бросила золотое яблоко, предназначенное "прекраснейшей". Из-за яблока заспорили трое: Гера, Афина и богиня любви Афродита. Зевс приказал рассудить их спор троянскому царевичу Парису. Каждая из богинь обещала ему свои дары: Гера обещала сделать его царем над всем миром, Афина — героем и мудрецом, Афродита — мужем красивейшей из женщин. Парис отдал яблоко Афродите».