вести с русских полей
ИШЬ
ОСКОРБЛЕНИЕ ВЕЛИЧЕСТВА
как русские люди царей обижали
Статья впервые опубликована в журнале «Суд идёт» от 1926 года
Коллаж: Ванесса Гаврилова специально для журнала ИШЬ
Коллаж: Ванесса Гаврилова специально для журнала ИШЬ
Только лица, причастные к судебной деятельности, и те, которые при царизме привлекались по знаменитой «246-ой» – знают, конечно, что означает эта статья Уголовного Уложения. Со времён судебных реформ и до Февральской революции по 246 ст. привлекались лица, уличённые в оскорбительных выражениях, направленных против «священной особы государя императора».
Привлечённого по этой статье немедленно брали под надзор полиции, либо арестовывали, либо требовали подписку о невыезде... Затем начиналась мучительная судебная волокита, длившаяся месяцы, а иногда и годы.
Здесь мы укажем, на что царская юстиция тратила время и средства и для чего она «ставила на ноги» урядника, прокурора, губернатора, департамент полиции, товарища министра и, наконец, самого министра юстиции: для того только, чтобы упечь подальше лицо, осмелившееся оскорблять на словах «священную особу его величества»... Шифрованные депеши и спешные секретные бумаги летели из одного конца России в другой, папки «разбухали» до невероятных размеров, а в конце концов, за отсутствием «состава преступления» дело прекращалось.
Старые пыльные папки Уголовного Отделения Министерства Юстиции рассказывают нам много курьёзов об этой пресловутой 246-ой статье.
Предоставим слово пыльным бумагам и увидим, по каким ничтожным поводам и на основании каких глупейших данных создавались эти дела «об оскорблении на словах имени священной особы государя императора»...
Привлечённого по этой статье немедленно брали под надзор полиции, либо арестовывали, либо требовали подписку о невыезде... Затем начиналась мучительная судебная волокита, длившаяся месяцы, а иногда и годы.
Здесь мы укажем, на что царская юстиция тратила время и средства и для чего она «ставила на ноги» урядника, прокурора, губернатора, департамент полиции, товарища министра и, наконец, самого министра юстиции: для того только, чтобы упечь подальше лицо, осмелившееся оскорблять на словах «священную особу его величества»... Шифрованные депеши и спешные секретные бумаги летели из одного конца России в другой, папки «разбухали» до невероятных размеров, а в конце концов, за отсутствием «состава преступления» дело прекращалось.
Старые пыльные папки Уголовного Отделения Министерства Юстиции рассказывают нам много курьёзов об этой пресловутой 246-ой статье.
Предоставим слово пыльным бумагам и увидим, по каким ничтожным поводам и на основании каких глупейших данных создавались эти дела «об оскорблении на словах имени священной особы государя императора»...
дело о том, кого
чорт забрал
чорт забрал
Дело значится под №269 по Угол. Отд. Мин. Юстиции – о крестьянине Михаиле Шубе (начато 18 апреля 1890 г., кончено 9 сентября того же года).
Прокурор Симферопольского Окружного Суда секретно пишет:
Прокурор Симферопольского Окружного Суда секретно пишет:
“
Господину Прокурору Одесской Судебной Палаты.
Пристав 2-го стана Евпаторийского уезда рапортом за №670 донёс, что вследствие дошедших до него слухов о том, что в дер.
Аджи-Мусса Евпаторийского уезда, кто-то оскорбительно выразился о священной особе государя, отправился для проверки этих слухов и от крестьянина этой деревни Василия Сенько узнал следующее: 22 февраля, в квартире крестьянина Николая Капуся, жена последнего Оксана рассказывала, что священник дер. Бии-Орлюк собирал пожертвования на распространение православия.
На замечание присутствовавшей при этом крестьянки Марии Кобылянской, что собранные деньги лучше было бы пропить, – её сожитель – кр-н деревни Чингурчи Михаил Шуба сказал: "Они, сукины сыны, принимают в нашу веру, а земля бы их не приняла. Одного чорт забрал, когда бы бог дал и другого – тогда бы и нам полегчало". На вопрос Сенько, кого он ругает, Шуба объяснил: "Никого как царя". На этом разговор кончился.
Донося об изложенном Вашему Превосходительству, имею честь присовокупить, что о случившемся сообщено названным приставом начальнику таврического губернского жандармского управления, и что копия настоящего представления, вместе с сим, препровождается в Департамент Министерства Юстиции.
Прокурор суда (подпись).
Пристав 2-го стана Евпаторийского уезда рапортом за №670 донёс, что вследствие дошедших до него слухов о том, что в дер.
Аджи-Мусса Евпаторийского уезда, кто-то оскорбительно выразился о священной особе государя, отправился для проверки этих слухов и от крестьянина этой деревни Василия Сенько узнал следующее: 22 февраля, в квартире крестьянина Николая Капуся, жена последнего Оксана рассказывала, что священник дер. Бии-Орлюк собирал пожертвования на распространение православия.
На замечание присутствовавшей при этом крестьянки Марии Кобылянской, что собранные деньги лучше было бы пропить, – её сожитель – кр-н деревни Чингурчи Михаил Шуба сказал: "Они, сукины сыны, принимают в нашу веру, а земля бы их не приняла. Одного чорт забрал, когда бы бог дал и другого – тогда бы и нам полегчало". На вопрос Сенько, кого он ругает, Шуба объяснил: "Никого как царя". На этом разговор кончился.
Донося об изложенном Вашему Превосходительству, имею честь присовокупить, что о случившемся сообщено названным приставом начальнику таврического губернского жандармского управления, и что копия настоящего представления, вместе с сим, препровождается в Департамент Министерства Юстиции.
Прокурор суда (подпись).
14 апреля 1890 г. прокурор Одесской Судебной палаты М. Акимов пишет «господину министру юстиции» секретный рапорт, основываясь на 1035 ст. Уст. Угол. Судопроизв., и делает в нём своё заключение о дальнейшем направлении дознания по обвинению кр-на Шуба в государственном преступлении. Угол. Отделение направило отношение начальника Таврического Губернск. жандармского управления к товарищу министра внутренних дел, заведовавшему полицией, с целью дело и дознание о кр-не Шубе, обвиняемом по 246 ст., дальнейшим производство прекратить.
Шуба состоял по этому делу под особым надзором полиции. В заключении, где приведены смехотворные показания всех 6-7 действующих лиц этой комедии, указывается, что допрошенный Шуба не признал себя виновным в приписываемом преступлении и объяснил, что в указанное время он был сильно пьян и не помнит, говорил ли он о православии и царе. По его словам, на 5-й день Пасхи он, будучи в пьяном виде, подрался в своем доме с Сенько, и последний ему угрожал: «Погоди я тебя съем за это»…
Из дела видно, что обвиняемый Шуба женат, имеет взрослого сына, занимается подённой работой и ранее сего к дознаниям в государственных преступлениях не привлекался. Принимая во внимание голословные показания казака Сенько, прокурор Одесской Судебной палаты вынес заключение, что «настоящее дознание за недоказанностью преступления Шубы необходимо дальнейшим производством прекратить и освободить его от особого надзора полиции».
дело по поводу памятника
в Ченстохове царю-освободителю
в Ченстохове царю-освободителю
Прокурор Варшавской Судебной палаты секретным рапортом от 28 апреля 1890 года доносит министру юстиции о жителе дер. Скаржины, Вернгровского у., Седлецкой губ. Сильвестре Желязовском, состоящем под особым надзором полиции, следующее:
“
29 сентября 1899 г. житель этой же деревни Иосиф Залевский заявил местному стражнику об оскорблении Желязовским священной особы государя императора. Оскорбление это выразилось в следующем. Иосиф и отец его Пётр Залевские объяснили, что однажды, после события 17 октября 1888 года г. Желязовский в разговоре по поводу чудесного избавления его величества от грозившей опасности во время крушения царского поезда, сказал: "Черти его несли так скоро – 60 вёрст в час; вагоны поломало, лакея и собаку убило, а он остался жив, вероятно, он колдун"...
Об этих словах Желязовского Залевские, будучи заняты работою, не могли ранее довести до сведения начальства, и только осенью 1899 г., когда по случаю тяжбы между Иосифом Залевским и Желязовским – Виктор Скаржинский рассказал им, что в его присутствии Желязовский во время сбора пожертвований на построение памятника царю-освободителю, позволил себе выразиться: "Не в Ченстохове ему надо поставить памятник, а в хлеве, где свиньи гадят".
Об этих словах Желязовского Залевские, будучи заняты работою, не могли ранее довести до сведения начальства, и только осенью 1899 г., когда по случаю тяжбы между Иосифом Залевским и Желязовским – Виктор Скаржинский рассказал им, что в его присутствии Желязовский во время сбора пожертвований на построение памятника царю-освободителю, позволил себе выразиться: "Не в Ченстохове ему надо поставить памятник, а в хлеве, где свиньи гадят".
Об этих "преступных" выражениях, по словам Скаржинского, он был совсем забыл, и вспомнил о них только тогда, когда услыхал от Залевского о произнесении Желязовским оскорбительных выражений против государя. Свидетель Холстовский подтвердил, что Залевский и ему передавал о словах Желязовского. На допросе Желязовский себя виновным не признавал, так как «Залевский и Скаржинский ложно его оговорили, питая к нему злобу при споре с ним о границах земли».
Прокурор Варшавской Судебн. Палаты нашёл, что между Желязовским и свидетелями существовали враждебные отношения, а потому их показания не заслуживают доверия, и что дознанием не добыто никаких других данных по обвинению Желязовского в оскорбительных выражениях против государя императора, и поэтому нашёл необходимым дело это по 246 ст. Прекратить и отменить учреждённый за Желязовским надзор полиции.
Дело это составляет большую папку с бумагами. Судебная волокита длилась несколько месяцев.
“
Во исполнение высочайшего повеления, сообщенного мне вашим сиятельством от 15 апреля, я пригласил к себе почетного гражданина Боткина и кандидата московского университета Феоктистова и убедился, что состоя в тесной дружбе с литератором Тургеневым, они действительно принимали участие в напечатании статьи сего последнего о Гоголе.
Честь имея сопроводить при сем на усмотрение вашего сиятельства подлинные показания Боткина и Феоктистова, долгом считаю уведомить вас, м.г., что хотя в поступках Боткина и Феоктистова по сему предмету не обнаруживается преднамеренного преступления против правительства, но, как Боткин торговыми делами своего отца не занимается и имеет свободный образ мыслей, Феоктистов же, получив образование в университете для гражданской службы, не избрал до сего времени никакой должности, то я полагал бы учрежденное мною за Боткиным секретное наблюдение обратить в полицейский надзор, а Феоктистову приказать вступить немедленно в государственную службу.
Честь имея сопроводить при сем на усмотрение вашего сиятельства подлинные показания Боткина и Феоктистова, долгом считаю уведомить вас, м.г., что хотя в поступках Боткина и Феоктистова по сему предмету не обнаруживается преднамеренного преступления против правительства, но, как Боткин торговыми делами своего отца не занимается и имеет свободный образ мыслей, Феоктистов же, получив образование в университете для гражданской службы, не избрал до сего времени никакой должности, то я полагал бы учрежденное мною за Боткиным секретное наблюдение обратить в полицейский надзор, а Феоктистову приказать вступить немедленно в государственную службу.
дело о дураке и болване
Прокурор Варшавской Судебной Палаты пишет министру юстиции о кр-не дер. Шляново, Мариампольского уезда – Осипе Райнисе, 60 лет, по его распоряжению и распоряжению Варшавск. генерал-губернатора подвергнутом аресту при гминном управлении на 10 днеq за то, что 29 ноября 1889 г. в корчме деревни Покойне Мариампольского уезда, Райнис, будучи в нетрезвом виде, стал заочно бранить местного гминного судью и на замечание присутствовавшего при этом Барштиса, что так говорить о судье нельзя, так как он утвержден правительством, произнёс: «Один дурак сидит на кресле и судит, а другой болван на стене висит и смотрит, который не крестится, не молится и не исповедывается»...
Так как слова эти, очевидно, относились к портрету царя, Барштис побежал за солтысом Юшкевичем, который и приказал Райнису следовать за ним в гминное управление. Придя туда, Юшкевич и Барштис, указав на висевший портрет Александра II, спросили райниса: «А это что?» – Райнис ответил – «Это дед». И на замечание их, что в другой комнате висит портрет Александра III, произнёс: «Какой это государь, просто намалёванный болван. Наш государь в Петербурге, а этот не молится, не крестится и не исповедывается»...
На дознании семеро свидетелей подтвердили это. Допрошенный в качестве обвиняемого, Райнис не признал себя виновным и объяснил, что он никаких оскорбительных выражений против его величества не произносил, и что в описанное время он вступил с хозяйкой корчмы в спор, за что трое ему неизвестных отвели его в гминное управление. «Таким образом, – пишет прокурор Турау, – показаниями свидетелей, в достоверности коих нет оснований сомневаться, Райнис вполне изобличался в произнесении дерзких и оскорбительных выражений против особы государя, т.е. В преступлении предусмотренном 246 ст. Угол. Улож.; принимая во внимание невежество и неразвитость обвиняемого, а также состояние опьянения, в котором он находился во время совершения означенного преступления, я полагал бы, разрешив настоящее дело в административном порядке, подвергнуть кр-на Райниса аресту при гминном управлении на 10 дней, отменив затем учреждённый за ним особый надзор»...
Райнис отбыл наказание.
дело о трепете перед именами
«царей, в бозе почивающих»
«царей, в бозе почивающих»
Прокурор Саратовской Судебной Палаты секретным рапортом от 15 октября 1890 г. Обращается к министру юстиции о привлечении по 246 ст. Угол. Улож. Кр-на села Танкеевски, Спасского уезда, Казанской губ. Петра Гаврилина, который, по доносу кр-на Николаева пом. Урядника Фабрикову, «совершил» следующее:
У Николаева на квартире проживал кузнец Гаврилин. Во время семейного праздника Гаврилин осмелился произнести дерзкие слова против «священной памяти в бозе почивающего Николая I».
А дело было так: когда Николаев стал наниматься к Гаврилину в работники, Гаврилин, согласившись принять его на службу на жалование, между прочим с иронией заметил, что он, Николаев, у него «не выдюжит». На это Николаев возразил: «Как же я не выдюжу – ведь меня зовут по-царски – так звали государя Николая Павловича».
На это Гаврилин будто бы матерно обругал его вместе с государём. Во время дознания Николаев изменил своё заявление, сделанное будто бы в пьяном состоянии, и заявил, что на третий день Пасхи у него были гости, в том числе Гаврилин и ещё несколько человек. Во время выпивки пришла жена Гаврилина и стала упрекать мужа, что он пьянствует. Гаврилин сгоряча ударил жену кулаком. Николаев заметил, что на Пасху государь бить не позволяет… Гаврилин ответил: «е…ь я вас хочу и с государем»... Один из свидетелей показал, что Гаврилин во время выпивки подошёл к Николаеву и попросил него покурить. Получив отказ, Гаврилин выругал Николаева матерными словами. Тогда Николаев громко произнёс вслух: «Что ты меня ругаешь, ведь я ношу имя покойного императора Николая Павловича!...» В ответ на это Гаврилин воскликнул: «Какой ты государь… твою мать, разве можешь ты равняться с государём, ты пастух»...
Изменение Николаевым всего показания поколебало прочность создавшегося дела, и прокурор Саратовской Судебной палаты его прекратил.
С. Шпицер
Если вдруг вы дочитали этот текст до конца и он вам понравился, вы можете поддержать нас словом или даже рублем вот тут