Маршрут №56:

ТЕКСТ БЫЛ ОПУБЛИКОВАН ВО ВТОРОМ (ОСЕННЕМ) ВЫПУСКЕ ЖУРНАЛА ИШЬ

На Павелецком вокзале мы садимся в электричку, состав которой кажется короче на два-три вагона, внутри – деревянные лавки, как на иллюстрации Валерия Гореликова для поэмы «Москва – Петушки». Так начинается дорога до села Авдотьино – старинного и угасшего, застывшего на моменте своего взлёта и медленно осыпающегося вниз последние сто лет. К этим обломкам мы и направляемся.

За час с небольшим доезжаем в полупустом вагоне до Барыбино – подмосковного города, встречающего нас автовокзалом, «Пятёрочкой» и несколькими торговыми палатками. Очередь к нужному нам автобусу 56 выстраивается за тридцать минут до его отправления: дачники и местные, которые, к нашему удивлению, в течение всего маршрута будут выходить на остановках посреди чистого поля, в местах без каких-либо признаков цивилизации. Впереди сидят молодой парень в огромных цветастых кроссовках и старичок, одежда которого куда больше соответствует сельской местности. Морщинистой рукой он показывает парню на одно из развалившихся зданий у обочины: «Вот здесь раньше был клуб, танцы устраивали. А потом он сгорел».
Дорога, построенная специально к визиту Екатерины II, тянется через убранные поля и маленькие дачные посёлки. Остановка «Авдотьино» – предпоследняя для автобуса, и, когда приходит пора выходить, пассажиров в салоне не остаётся. Выходим из автобуса и оказываемся у закрытого продуктового магазина. Справа вдоль дороги – узкая полоса одноэтажных домов, обшитых сайдингом, за ними – поле до самого горизонта. Табличка на продуктовом гласит: «Улица Гамалеи». За магазином вдали торчит белая колокольня церкви Тихвинской иконы Божьей Матери – идём к ней. О нашем появлении сразу же докладывают дворовые собаки, но как будто несуществующие местные жители на их лай не реагируют. За продуктовым оказывается небольшая перпендикулярная дороге улица о десяти домах: некоторые из них каменные, продолговатые, обросшие деревянными пристройками. Улица заканчивается заброшенным кирпичным зданием (некогда общественной баней), церковью и двухэтажным обгоревшим флигелем.

Авдотьино – старинное село. С какого времени оно существует, никому не известно, в церковных книгах значится только «с незапамятных времен». По одному из преданий название Авдотьино происходит от имени жены основателя поместья. С двадцатых годов XVII века имение принадлежало роду Новиковых. А теперь Авдотьино собрано из деталей разных эпох. Последний справочник об этом месте был издан в 1991 году, с тех пор не изменился даже номер автобуса. Люди живут в домах, построенных при Екатерине II, и по порядку, заведённому ещё при Николае Новикове, до сих пор говоря о нём, как о своём помещике. Вспоминают о его аресте и заключении так, будто всё ещё ждут его амнистии и возвращения. Барин умер 250 лет назад, но будто до сих пор остаётся главным в этих краях.

Николай Иванович Новико́в (ударение на последний слог – фамилия дворянская) известен как масон, крупный издатель и журналист второй половины XVIII века, а в гуманитарных вузах его имя пишется через тире с «ревнитель русского просвещения». В имении Тихвинское-Авдотьино он родился, здесь прошла большая часть его жизни, сформировалось мышление, развернулись деятельность по улучшению быта крепостных и попытки строительства крестьянской коммуны. «Первым учителем моим был Бог», – скажет о себе Новиков в старости, вспоминая, что Библия была его первой книгой. О ней он не раз вспомнит, находясь под арестом. В Авдотьино он пережил самые чёрные моменты жизни, здесь же умер и покоится до сих пор.

Место силы Авдотьино – река Северка. В неё впадает множество ледяных ключей, поэтому вода в ней всегда холодная – отсюда и название. На её берегу до сих пор стоят сёла с древней историей: Непецино, Горностаево, Шкинь, Мещерино. Часть из них также принадлежала Новикову или его друзьям. Река берет начало в месте, где сейчас находится станция «Барыбино», а впадает в Москву-реку у села Северское. Здесь в 1380 году войско Дмитрия Донского соединилось с дружинами других русских князей и двинулось на Куликово поле. На правом берегу Северки, у мостика шириной в две доски – хилого потомка белокаменного моста времён Новикова, – под сенью тальника мы встречаем сначала чёрную собаку, а потом и её хозяйку – седую аккуратную старушку. Она-то, появившись с противоположного берега, и становится нашим проводником по ту сторону истории селения. Бабушка эта, оставшаяся для нас, как и подобает медиуму, без имени, живёт в соседнем с Авдотьино селе Алексеевском уже пятьдесят лет. На вопросы о заброшенных зданиях и их хозяевах отвечает на зависть любому экскурсоводу:

— Это дом Новикова, знаю.
— Это который масон?
— Да, это его дом. Жилой дом был раньше. Ну, как раньше, в царское время. Хотят отреставрировать, но у государства денег не хватает. А так интересный человек, с интересной историей. Он покоится в церкви у нас. Деревня очень старая. Здесь дома типа бараков есть, справа от церкви здание – это школа. Он же просветитель, старался, чтобы крестьяне жили хорошо. Для них построил каменные дома, а для детей – церковно-приходскую школу. Она потом стала библиотекой. А сейчас там таджики живут.

Знает старушка и местных жителей – потомков крепостных крестьян Новикова. Из села уехали немногие, большинство возвращаются к земле: «Сейчас они только на кладбище перебираются». При разговоре о местных жителях она непременно указывает на наследие Новикова: «Деревня очень красивая, люди очень старые, видно, сохранили образование просветителя, такие бабушки милые! Их уже мало осталось, одна только, две. Такие интеллигентные. Всегда дворы у них в порядке, перед домом палисадники – цветов много. Люди старались, чтобы деревня была красивая». Старушка же и покажет нам те сельские дома, которые были построены при Новикове в XVIII веке.
От неё первой мы слышим ответ на вопрос, который мы будем задавать всем встречным: почему село называется Авдотьино?

— Слышала, что первого председателя колхоза – женщину – звали Авдотья. Уже в советское время. Река называется Северка, такая необычная, очень красивая. Вода прозрачная: она родниковая. Когда я здесь замуж вышла, помню, было много белых лилий. Сейчас их варвары все уничтожили. В этом году, я очень обрадовалась, меня сын на лодке катал, и мы снова эти лилии видели, но одни кувшинки уже. Я успела своим детям показать, и цветы исчезли. У меня внучка в МИФИ практику проходила: приехали, анализ воды взяли, вода – минеральная. Но плохо, что много богатых появилось, они туалет свой в реку спускают. От этого река зарастает, а воды меньше становится.
Тема воды для Авдотьино тянется через века. Ещё во времена Новикова на территории всего имения была вырыта система колодцев, в которой керамические трубки были проведены таким образом, чтобы прибывающая вода не затопила усадьбу. Господский дом, деревянный, на каменном фундаменте, стоял прямо на берегу Северки, недалеко от моста. Внутри он был расписан, а снаружи выкрашен зеленой краской. Дом не сохранился – то ли был разобран и пущен на строительные нужды, то ли сгорел. В середине нулевых на территории усадьбы обнаружили провал в почве. Считается, что это обвалившийся свод подвала из белокаменных блоков – единственная сохранившаяся часть господского дома.

Гидросистема интересна тем, что она связана с легендарными подземными ходами под усадьбой, которые раскинулись на несколько километров. Жителям Авдотьино известна часть этих катакомб, соединяющих дом, флигель и церковь. Говорят, через подземелье он пытался бежать во время ночного ареста, а до того ставил там алхимические опыты, прятал оборудование для печати запрещённой литературы, проводил масонские собрания…

Зёрна от плевел в тусклом освещении тихвинских ходов отделить трудно, но свет фонарика выхватывает определённые правдивые детали. Главный герой этой истории действительно был масоном. В 1775 году Новиков был принят в масонскую ложу «Астрея» сразу на третью, мастерскую ступень. Через пять лет он и его друг Иоганн Шварц уже играли ведущую роль в деятельности московской ложи. Им было мало изучения этики и стремления к самопознанию, чем в основном, по словам самого владельца Авдотьино, тогда и занималась масоны. Целью Щварца и Новикова стало просветительство. Шварц содействовал соратнику во всех его начинаниях, давал советы, советовал книги для перевода и печати. В 1781 году совместная деятельность товарищей вылилась в создание организации «Дружеское учёное общество» для распространения просвещения по всей России. Через три года из неё вышла «Типографическая компания», которая занималась исключительно книгами. Но в обывательском сознании за членами тайного общества закрепилась слава безбожников и опасных вольнодумцев, хотя московский архиепископ Платон проверил его книги и религиозные убеждения, но ничего противозаконного не нашёл и заявил: «Молю всещедрого Бога, чтобы во всём мире были христиане таковые, как Новиков». В том же году по требованию комиссии народных училищ в Петербурге были уничтожены некоторые учебники и запрещены для печати многие книги, изданные Новиковым.

А когда Новиков в 1787 году спас Авдотьино и соседние деревни (в общей сложности 100 селений) от голодной смерти, императрица вступила в открытый конфликт с филантропом и сначала выпустила указ, запрещающий печатать религиозные книги, а после отказала масону продлить аренду университетской типографии. Почувствовав давление, Новиков уехал из Москвы в свою усадьбу, но и здесь не избежал преследования: Екатерина II, вольтерианка, которая с опасением относилась к любого вида мистике и тем более к масонам, больше не могла терпеть популярность Новикова и решила с ним покончить.
За Новиковым пришли ночью 22 апреля 1792 года: в дом ворвались гусары и устроили обыск. Искали любой компромат, который мог бы стать причиной ареста. И хотя даже перевернув весь дом гусары не нашли ничего запрещённого, на следующий день им всё-таки пришлось выполнить приказ доставить «важного государственного преступника, притворившегося тяжело больным», с конвоем в Москву. Свидетелями ночного обыска стали дети Новикова, у которых от увиденного открылась эпилепсия. В Москве и Петербурге Новикова пытали, допрашивали, но не раскололи и не получили хоть каких-нибудь оснований для его заключения. В итоге без суда, который проводить было бессмысленно за отсутствием внятного состава преступления, по велению Екатерины II Новикова отправили на 15 лет в Шлиссельбургскую крепость. Официально из-за членства в масонской ложе, хотя это никогда не каралось и гонений на других её членов не было.

Крепость, рудимент Северной войны, не была оборудована под тюрьму, и заключённых размещали в перестроенных казармах, которые называли «зверинцем»: длинные продолговатые помещения с металлическими решётками от пола до потолка. Новиков провёл там только четыре года, до смерти императрицы и воцарения Александра I, который помиловал политического заключенного. От тягот заточения масон прячется в религии: снова читает Священное писание и заучивает наизусть.
Из крепости Новиков возвращается в село тяжело больным и разбитым стариком. За годы его отсутствия усадьба пришла в упадок и была продана на аукционе. Имение удалось вернуть, но вскоре из-за проблем с деньгами его пришлось заложить. На вырученные средства Новиков собирался отремонтировать селение, но оказалось, что проще было отстроить его заново. И всё могло быть ещё хуже, если бы в отсутствие хозяина за усадьбой не присматривал соратник Новикова Семён Иванович Гамалея, чья фамилия сейчас встречает пассажиров на автобусной остановке. Он взял на себя заботу о детях близкого друга и управление имением. Кроме Гамалеи, в Авдотьино жила вдова Шварца, Мария. После смерти мужа она осталась без денег, и Новиков сам пригласил её и детей в свою усадьбу. Здесь она прожила до конца жизни, приглядывая за господским домом.

Примерно в ста метрах от хозяйского дома находится уже упомянутый флигель, чья история гораздо интереснее и продолжительнее его более именитого соседа. Он по своему строению абсолютно симметричен, спустя годы запустения даже деревья на его крыше растут строго по периметру. Если заглянуть в окно на фасаде, то взгляд пройдет насквозь до противоположного окна и можно будет увидеть, что за флигелем. Все подходы к зданию густо заросли крапивой, поэтому приходится сначала обойти его вокруг, пока не находится более-менее доступный оконный проём. Через него мы влезаем внутрь, будто вновь нагрянув к масону с обыском. За прошедшие годы ничего ценного не осталось, с печей полностью содраны изразцы, а первоначальная планировка изменена под нужды приюта, детского сада и сельской администрации, которые занимали флигель в разные годы СССР. Хорошо заметно, что стены объединяют три исторические эпохи: екатерининскую, советскую и современную. Несущие стены – современники Новикова, некоторые проёмы заложены кирпичом XIX века, а в фундаменте – относительно свежая кладка – возможно, работы студентов истфака Московского университета, которые приезжали сюда в 1968 году реставрировать церковь. Во флигеле по четыре комнаты на каждом этаже, в них навалены горки из битого стекла и пластиковых бутылок. Большая лестница, ведущая на второй этаж и крышу, давно обрушилась, завалив проход в подвал, но обнажив дверь в небольшой погреб, внутри которого можно найти ещё один заложенный кирпичом проход под землю. Комната над ним сохранилась лучше остальных. Её стены исписаны предостерегающими надписями, а поверх них красным баллончиком выведена сатанинская пентаграмма. Наверху, куда можно забраться по примитивным конструкциям из сваленных друг на друга досок, картина повторяется: бессмысленные граффити на кирпичных стенах, кострища, мелкий мусор и пустые глазницы окон, смотрящие на церковь и речку.

Единственная ценность, которая могла уцелеть во флигеле, – легендарные подземные ходы, но все проходы к ним либо заложены, либо завалены. Мы покидаем дом и снова бродим вокруг него в поисках спусков в подземелья с внешней стороны. В какой-то момент ноги вместе с горой мусора проваливаются в катакомбы: оказывается, у флигеля есть окна ниже уровня первого этажа. Они ведут прямо в подвал, но наглухо завалены мешками со строительным мусором. Ударами ноги удаётся освободить проход, в который можно было бы пролезть.

В подземелье планировка полностью повторяет первый и второй этажи. Но здесь сохранились старые дверные косяки: комнаты в подвале закрывались на двустворчатые двери и засов. У входа в одном из помещений нас встречает колодец, в который, если двигаться по подвалу слишком быстро и неосторожно, легко провалиться и стать героем рассказа Эдгара По. На дне в мутной жиже три лягушки прыгают вокруг мёртвой крысы. Стены в катакомбах выложены уже не из кирпича, а из больших белокаменных блоков. Часть из них обработана грубо, а некоторые отшлифованы почти до идеальной гладкости. Там, где эти блоки выложены аккуратнее всего, виден проём, полностью заблокированный лестницей. А ещё не так давно его перекрывали красно-белой оградительной лентой: её обрывок треплется на сквозняке, привязанный к торчащему в стене крюку. Точно такие же крючья вбиты по периметру всех комнат, и об их предназначении можно только догадываться. Заваленный проём, судя по его расположению в фасадной стене здания, ведёт в сторону реки Северки к господскому дому и принадлежит к части подземных ходов. Пол в подвале тоже выложен камнем. В одном месте его разобрали, и земля сильно опустилась вниз, будто есть ещё один уровень ниже. Несколько раз мы пытаемся обвалить его, кидая булыжники, но земля только едва оседает. Из подвала нас выгоняют не только посыпавшиеся с потолка известь и каменная крошка, но и нарастающий в тишине, давящий гул, похожий на жужжание пчёл . По горе постоянно осыпающегося мусора мы вылезаем на поверхность и слышим странный монотонный стук в кустах крапивы, в месте, точно совпадающем с подземным тоннелем из флигеля. Звук напоминает капающую из крана воду. На несколько минут мы замираем, стараясь не дышать, не выдерживаем и идём туда, морщась от укусов крапивы, но так и не находим источник. Нас отвлекает другое – шум стройки со стороны жилых домов, которые сам Новиков называл «домами связи». Мы идём к ним.

«Дома связи» с технической и социальной точек зрения были чем-то невообразимым. Новиков построил всем своим крепостным крестьянам каменные дома, которые объединяли под одной крышей четыре семьи, сохраняя автономию их хозяйства. Так просветитель боролся с людской разобщенностью: он предполагал, что близкое соседство крестьянских семей поможет им сблизиться.

Все «дома связи», вытянутые в линию вдоль деревенской улицы, построены по одному проекту. Всего домов было девять. По их фасаду шли четыре отдельных входа, ведущие через сени в просторные комнаты. Одна такая комната – целая крестьянская изба с печью и двумя застеклёнными окнами. Та часть местных, которая осталась жить в селе по наши дни, с наследием Новикова уже не расстаётся: чужакам дома не продают. Имущество переходит только по наследству, обрастая пристройками. Уже под вечер мы встречаем Раису Сергеевну. Ей 87 лет, она потомок авдотьинских крестьян и до сих пор живёт в одном из «домов связи», где она родилась и где хочет умереть. В доме у неё лежит книжка, в которой «всё-всё про Новикова написано». Во время нашего разговора она будет ссылаться на неё постоянно. Что-то о барине Раисе Сергеевне рассказывали мама с бабушкой:

— Крестьяне его очень уважали, ведь всё это он для них сделал. Построил девять таких домов в деревне. Правда, он часто в Москве ведь был, больше занимался книгами, а уж его родня занималась землёй. Земли у нас пятнадцать соток у каждого. В этом доме сейчас живут шесть семей. Раньше, когда он строил, жило четыре. А уж потом роднились, разделились.

В семье Раисы Сергеевны было семеро детей, восьмая девочка умерла в трёхмесячном возрасте у матери на руках – замёрзла. Несмотря на то что к тому времени родители уже успели заменить земляной пол деревянным, зимы в селе были очень холодными. «Я с детства привыкла к холоду, мне в Москве всегда жарко», – говорит она.

Наследие Новикова сопровождало Раису Сергеевну всё детство и юность: во флигеле был детский сад, в церковно-приходской школе – четыре класса образования; об общественной бане вспоминает добрым словом до сих пор. Знает и о подземных ходах: «Да, от дома до церкви есть проход этот. Но он где-то на половине не пускает – завален. Все искали масонскую библиотеку, но она где-то в другом месте». О селе у Раисы Сергеевны добрые воспоминания, «хороший» – её самый частый эпитет применительно к быту Авдотьино в прошлом. Им она описывает и флигель, и школу, и другие переоборудованные здания, оставшиеся от Новикова.

На хозяев селу везло. Председатель колхоза отдельная, особенно эмоциональная, тема нашего разговора:

— У нас такая была председатель, Евдокия (по-народному Авдотья) Терентьевна Егорова, имела орден Ленина, основала здесь колхоз. И она у нас такая строгая была, мы её так боялись! В четыре часа – у нас детства не было никакого – нас подымали, какая работа была посильная, на такую и ставили. Строгая она была. На лошади едет, мы её за версту видим. Ой, мы прямо все не знаю, какие были дисциплинированные. Везде, даже на молотилку нас посылали, сгребать там – мы везде работали. За трудодни давали продукты, даже мёд был. Евдокия Терентьевна здесь у церкви похоронена, долгое время могилка неухоженная была, а сейчас всё в порядке. Сын её работал физкультурником при приюте. Когда война началась, он первым в селе – со знаменем, с музыкой – на фронт пошёл. Мы все перед ним выстроились, провожали. Потом следом все десятиклассники пошли добровольцами: сбор был в Алексеевском. Война-то с горем маленько запаздывала. Вернулись только двое, все остальные – там остались... ребята [шёпотом]. И он тоже не пришёл. Сын её. Женатый был, двое девочек его с нами учились.

Здесь же, в селе, Раиса Сергеевна впервые увидела пленных немцев: солдаты вели их через Авдотьино. На торговой площади, где теперь автобусная остановка, пленные дали для сельчан концерт. «Ой, я так скрипку полюбила! Всю жизнь её любила, как они очень так хорошо для меня сыграли тогда», – вспоминает старушка.

На этой же площади праздновали День Победы: «Война как закончилась в шесть часов, все выскочили на это торговище. Кто плачет, кто смеётся, кто поёт, кто пляшет, кто гармошка. Ой, что там было... Кошмар какой!»
После войны, по словам Раисы Сергеевны, село и начало приходить в запустение. Почти никто из мужчин с фронта не вернулся, и восстановить быт никак не получалось: не хватало рук. Вспоминая о падении Авдотьино, старушка снова говорит про Новикова:

— В школе, помню, я читала, что самые гениальные: Ломоносов, Ленин и Новиков... Только Ленина чего это туда приписали? Ну, Ломоносов, да, конечно, согласна, тоже туда, много всего издал.
— Много, наверное, раньше легенд ходило? – пытаемся мы вернуть тему разговора на масона и таинственную усадьбу, но попытка проваливается.
— Конечно, мы ездили на экскурсию в Выборг: так там рассказывали про шалаш его, про всё. И как оно ему там было?..

Задумавшись о тяжёлой жизни Ленина в шалаше, Раиса Сергеевна приглашает нас в свой каменный дом XVIII века. Мы заходим в сени – нас встречает холод стен и атмосфера казармы: комнаты слишком большие, не рассчитанные под домашний уют. Его здесь кое-как пытаются добиться, сделав несколько перегородок с помощью шкафов и шторок. Позволив сделать несколько фотографий, Раиса Сергеевна достает с полки ту самую книгу, посвящённую Новикову и Авдотьино и, следуя традициям своего барина-просветителя, дарит её нам. Вместе с пакетом яблок. Отказывать неудобно, поэтому мы благодарно принимаем подарки и на прощание задаём главный вопрос:

— А почему деревня называется Авдотьино?
— Это мать его.
— Новико́ва?
— Но́викова, мы его называем Но́виков. Это именем его матери деревня названа. А церковь строили его отец с дедом. Праздник назначали девятого июля – праздник Тихвинской Божьей Матери.

Бытует мнение, что архитектором был Василий Баженов, масон и близкий друг Новикова. Он же построил множество домов в Москве и Подмосковье: например усадьбу Царицыно и дом Пашкова. До XX века в Тихвинской церкви Авдотьино сохранялись остатки росписей, выполненных по эскизам владельца усадьбы. Почти два века назад на звоннице висел колокол весом едва ли не в тонну, который из уважения называли «дедушкой». В первом ряду церковного иконостаса находились две местные святыни: икона Тихвинской Божией Матери, по преданию привезённая из Греции кем-то из предков Новикова, и ещё более древняя икона Владимирской Божией Матери.

Прах просветителя покоится с правой стороны от алтаря. На кладбище, окружающем церковь с трёх сторон, похоронен и Семён Гамалея, его могила первой встречает прихожан. Где покоится тело ближайшего друга Новикова, до конца не ясно: могилу восстанавливали в 1968 году студенты истфака на том месте, где лежал упавший памятник. Нашли его у северной стены церкви, сбоку от паперти, по которой со связкой ключей поднимается священник отпирать двери перед вечерней.

В этот момент мы и подходим к нему, здороваемся. Так начинается наш разговор: настоятель остается у дверей церкви, возвышаясь над нами, а мы смотрим с нижних ступеней. Есть что-то плутовское и лисье в его поведении и взгляде. Над нашими вопросами про Новикова и его секреты он посмеивается, отвечает библейскими притчами и афоризмами из «Кавказской пленницы». Показывает связку ключей и говорит, что каждый ключ – это одна из тайн, но их он нам так и не открывает. Вообще, к загадкам Авдотьино настоятель Стефан относится скептически, не верит в подземные ходы и отрицает их существование, считает, что за такое количество лет, если бы и была тайная библиотека, она давно бы уже сгнила, а к символам масонства в селе относит только небольшое окошко на колокольне в форме всевидящего ока. Про попытки реставрации настоятель тоже ничего не слышал: говорит только, что регулярно сюда приезжают чиновники поболтать языком, но дальше слов их инициатива никуда не идёт. Пока не началась служба, на которую пришло четыре прихожанина, Стефан пускает нас в церковь, но останавливает у дверей и показывает на ручки-кольца:

— За эту ручку Николай Иванович держался, да. Никто в советское время двери не менял, и мы не меняли. Они со времён постройки храма. Это живая история. Если фантазию развить, то можно увидеть многое. И вот за 270 лет сколько людей здесь проходили, начинали свою жизнь и заканчивали, сколько эпох, правительств, а церковь всё стоит, – после этих слов он идёт к своей пастве, а мы входим в храм и осматриваем внутреннее убранство. Уже на выходе из церкви думаем, куда бы деть подаренные яблоки, и решаем раздать их обитателям кладбища. За ним местные следят очень тщательно: могилки ухожены и видно, что посещают их достаточно часто. Из благородных соображений мы бродим между щербатых оградок и горбатых надгробий и ищем самые запущенные могилы, чтобы положить яблоки – по одному на каждую. Последнее, самое наливное, кладём Гамалее.

На обратном пути к автобусной остановке снова встречаем Раису Сергеевну. Она одиноко прогуливается мимо столетних сосен. По её рассказам, в детстве она играла здесь с другими детьми в лапту, деревья тогда были намного меньше. Она показывает нам ещё один заброшенный кирпичный дом – сельский клуб, где в годы её юности устраивали танцы. А потом, без каких-либо причин, он закрылся, опустел и стал ещё одним призраком Авдотьино.
На торговище, в магазине, горит свет, но дверь наглухо закрыта и опечатана рукописным объявлением: «Магазин не работает. Продавец заболела. Администрация». С остановки открывается вид на поля, на которых во время войны Раиса Сергеевна и другие дети работали за трудодни. Сейчас там работает только один трактор. Почему-то он весь обвешан лампочками и по-новогоднему светится в вечерних сумерках, но на фотографиях получается как огромный огненный шар на фоне лилового горизонта. «Беспечный ангел», – шутим на это мы. К остановке подъезжает автобус 56. Внутри нас встречает тот же водитель, что и утром. И мы очень надеемся, что со времён справочника 1991 года неизменным остался только лишь номер маршрута.


Текст: ГЭС «Чернозём»*
Иллюстрации: Дарья Николаева