О формѣ, содержаніи и свободѣ поэзіи

Результатъ любого творчества можно качественно оцѣнить — хорошъ онъ или дуренъ. Неправы тѣ (хотя у этой неправоты есть свои основанія), кто считаетъ иначе. Для любого произведенія, слѣдующаго традиціонному европейскому канону, есть критеріи оцѣнки. Когда мы говоримъ о поэзіи — это, съ одной стороны, точность риѳмы, слѣдованіе метру, умѣніе соблюсти твердую форму (сонетъ, октаву, терцины и проч.) и мастерство въ работѣ съ мелодикой стиха, а съ другой — глубина содержанія, выборъ и раскрытіе темы, сила образовъ, вѣрный подборъ словъ (а также что-то еще, чему нѣтъ вѣрнаго названья, но то, что своимъ присутствіемъ или отсутствіемъ предопредѣляетъ судьбу произведенія — жить ему или быть мертворожденнымъ, несмотря даже на соблюденіе всѣхъ правилъ). Условно это — форма и содержаніе произведенія искусства. Таковъ «договоръ», установившійся въ поэзіи много вѣковъ назадъ, когда античное стихосложеніе со всеми его особенностями перестало быть естественнымъ для слуха новыхъ поэтовъ и сдѣлалось достояніемъ ученыхъ умовъ. «Договоръ» этотъ послѣдовательно соблюдался до первой трети XX вѣка, пока въ одностороннемъ порядкѣ его не стали расторгать футуристы и всѣ тѣ, кто за ними послѣдовалъ.

Если вторая часть двусоставной — но единой — природы всякаго произведенія, содержаніе, наиболѣе подвержено вліянію времени, то первая, форма — устойчива къ измѣненіямъ. Послѣ перехода отъ античнаго морнаго стихосложенія къ риѳмованному (внѣ зависимости отъ силлабическаго или силлабо-тоническаго устройства системы стихосложенія отдѣльно взятаго языка), на протяженіи почти тысячелѣтія поэзія не знала столь разительныхъ формальныхъ измѣненій. Использованіе бѣлаго стиха никогда не было господствующимъ и, теряя одинъ элементъ формальнаго качества, сохраняло другой — строгую метрическую организацію, что хотя и облегчало сложность задачи, но не нарушало общаго правила. Все остальное — метрическія вариаціи, и до XX вѣка стихи съ неточной риѳмой или вовсе безъ риѳмы и метра — объективно дурны.

И если in statu quo въ «договорѣ о качествѣ» участвовали всѣ, — какъ творцы, такъ и почитатели ихъ — то теперь и тѣмъ, и другимъ необходимо этотъ «договоръ» и само качество отыскать въ традиціи собственными усиліями, не слѣдуя, но сопротивляясь общимъ установкамъ современности. Разумѣется, это не значитъ, что прежде художнику не требовалось напряженія силъ для достиженія большихъ высотъ, не значитъ также и то, что искусство не переживало потрясеній — но даже и романтики, и народники, и сѵмволисты — суть дѣти единой общеевропейской традиціи, для которой разница между Данте Алигіери и Александромъ Блокомъ намного меньше, чѣмъ между стихами Арсенія Тарковскаго и Пауля Целана въ 60-е годы XX вѣка.

Если въ «традиціонныхъ» стихахъ можно, «разъявъ» ихъ, оцѣнить изобрѣтательность автора въ выборѣ риѳмовки, его работу въ рамкахъ выбраннаго метра, а также всѣ содержательныя стороны произведенія, то каковы критеріи въ оцѣнкѣ верлибра? Верлибръ — ритмизованъ, и ритмизованъ внѣ метра — это все, что осталось въ немъ отъ формы, при томъ, что и ритмъ — это не явленіе сугубо поэтическое. Остается только содержаніе. Верлибръ — это распавшійся атомъ поэтическаго искусства, аморфный текстъ, пытающійся сообщить читателю только нѣкій смыслъ. «Свобода», «свободный стихъ» — это движеніе по пути наименьшаго сопротивленія, пластилинъ вмѣсто мрамора. Истинный художникъ проявляется тамъ, гдѣ формально онъ въ наибольшей степени несвободенъ. Творческія (и не только) «свободы» XX вѣка суть иллюзіи и искушенія. Даже то, что выше было названо «договоромъ» — не нѣкоторая выдуманная абстракція, не «подмигиваніе авгуровъ», а божество искусства, стоящее выше человѣческихъ условностей, критическихъ статей и мнѣній. Разорвать свою связь съ этимъ божествомъ — все равно, что «лиру растоптавъ пятой», признать свое творческое безсиліе и неспособность овладѣть формой, спаявъ ее съ содержаніемъ въ единое и недѣлимое твореніе.

Чего стоитъ верлибръ, если все, на что онъ годенъ — высказываніе мысли (въ случаѣ съ большинствомъ современныхъ авторов — ничтожной), сдобренной всего лишь инверсіями да парой броскихъ словъ? Чего стоитъ верлибръ, если нерѣдко бываетъ, что и содержательная его сторона ограничивается такой несамостоятельной площадной глупостью, какъ вопросы политики, выбора сексуальной оріентаціи, равенства половъ и притѣсненія всевозможныхъ меньшинствъ? Верлибръ въ массѣ своей экспропріированъ «либеральной» публикой и не является больше ничѣмъ, кромѣ какъ удобоваримымъ и комфортнымъ для недалекаго и неприхотливаго читателя видомъ псевдо-поэтическаго творчества, моднымъ аксессуаромъ интеллектуальнаго досуга. Невысокаго качества у насъ и риѳмованные стихи (и, ей-Богу, лучше бы тогда вовсе отказаться отъ нихъ) — еще отъ футуристовъ, черезъ шестедисятниковъ, узаконенная практика регулярнаго использованія неточной риѳмовки. Таковъ современный канонъ — хаосъ верлибра и упоительно-скучное, сто лѣтъ уже длящееся освобожденіе риѳмы отъ риѳмы.

Выборъ наиболѣе труднаго пути, наиболѣе сложнаго матеріала и строгость къ себѣ самому — такъ ограняется даръ, и такъ даръ ограняетъ то, что даютъ ему Музы.


Александръ Саньковъ